6757 stories
·
33 followers

Can California Be Saved?

2 Shares

Some conservatives regard California as a lost cause, its economy and society doomed to decline. Yet despite its awful regulatory regime, the state retains its natural bounty and an edge in many key industries. California’s atrocious business environment is the chief threat to its position—but if lawmakers can engineer a policy turnaround, then the Golden State’s ultimate demise is far from guaranteed.

California’s declining lead in tech reflects the erosion of an older consensus, when both parties supported economic growth by investing in physical and human infrastructure. The state recovered, for example, after the post–Cold War aerospace collapse, most notably in the San Francisco Bay Area. Even today, California holds on to much of its lead in innovative industries. We at Chapman University’s Center for Demographics and Policy recently examined the state’s relative strength, finding, according to the 2021 Census of Employment and Wages data from the Bureau of Labor Statistics, 43 industries in which California boasted at least double the national level of employment on a per-capita basis.

Many of these are cutting-edge industries. Take, for example, agriculture technology, especially products that boost yields amid increasingly onerous climate regulations. California’s farmers have suffered, until this year, through a drought and unstable water supplies. But no place has been more agriculturally innovative. Agrifood-tech startups in the state gathered $5.6 billion in venture capital in 2020, more than the next four states combined—and 20 percent of the worldwide total.

Next, consider the space industry. San Diego, Los Angeles, and Orange Counties have well over double the national average of space workers and companies. The intellectual capital created by these firms often spills over into other technology sectors. According to the Bureau of Labor Statistics, California is home to 115 space-related companies, well ahead of second-place Florida and more than five times as many as in Texas. This sector and aerospace provide 500,000 high-paying jobs.

Perhaps most critical is the computing industry, which includes the core technologies that come from semiconductor design, as well as associated applications and services. Semiconductors are the nation’s fifth-largest export and California’s largest. Overall, California employs 695,000 more computer-related workers than any other state, including 250,000 more than Texas.

Yet California is losing ground in virtually all the above areas. The state has experienced slower growth in the broad group of computer- and math-based industries. Occupational employment statistics from the Census Bureau rank California 22nd in percentage growth of jobs in that sector from 2017 to 2022, well behind the leading states (Tennessee, New Mexico, Utah, and Florida).

Research conducted at Chapman University finds no California metro placing in the Top Ten markets for growth in advanced industries. Nashville, the fastest-growing area for advanced industries, grew more than five times faster than relatively buoyant San Diego between the fourth quarter of 2019 and the fourth quarter of 2021. While San Jose, San Francisco, and San Diego remain in the Top Five in advanced-industry employment, business establishments, and wage levels, such cities as Salt Lake City and Phoenix are accumulating a critical mass to challenge California’s domination.

To maintain its claim to being the home of the future, California has to fend off growing competition from other states and foreign countries. An unprecedented exodus of people and firms, as chronicled in Hoover Institution research, is already underway. Middle-class Californians have been hit particularly hard, as the state has produced jobs largely at the low end of the wage scale.

This is likely to continue as long as companies find it challenging to stay in the state. Intel’s recent move to build its next-generation chip foundries in Ohio is a huge loss for California. Virtually all new semiconductor plants are being built outside the state that first nurtured the industry. High-tech hubs are attracting computer-industry talent.

With other major tech companies, such as Oracle and Hewlett-Packard Enterprises, moving their headquarters out of state, California could reach a tipping point. Consulting firm Deloitte estimates that, while direct chip revenue runs in the tens of billions, chips are involved in trillions of dollars in sales of products that use them. The Economic Policy institute estimates that every direct job in the industry affects an additional 1.92 jobs indirectly, through suppliers and other industries dependent on this sector.

Spurring on the exodus from the state are ever-more-stringent rules to accelerate the “energy transition.” Californians face the nation’s highest energy costs, and families and manufacturing firms suffer alike. California may have developed much of the technology for electric cars, but states like Tennessee are the ones wooing multibillion-dollar investment from major U.S. and foreign companies. Among the states hosting the 13 new battery plants planned for the U.S. by 2025 are Nevada, Georgia, North Carolina, Tennessee, Kentucky, Ohio, and Texas.

Of course, California is not losing all its tech jobs. Some companies that depart leave their engineering and design functions behind in the Golden State, as recently happened with Tesla. The rise of artificial intelligence is already precipitating a gold rush, as employers seek out the best software engineers; these workers can command salaries that can meet the state’s astronomical cost of living. But most Californians aren’t graduates of elite engineering schools, and a clearly failing education system won’t help turn out more of them.

The state’s increasingly bifurcated economy involves higher welfare expenditures—California spends a larger share of its budget on welfare than virtually any state, Governor Gavin Newsom’s go-to solution to the state’s embarrassing poverty rate—and growing dependence on the rich for tax revenues. Along with an exodus of middle-class families (mostly due to high housing costs), this stratification undermines California’s demographic future. Not surprisingly, the state now sees below-average birthrates. San Francisco has the lowest share of children of any major U.S. city. Los Angeles County once epitomized energy and creativity as the mecca of youth culture; between 2001 to 2021, L.A.’s over-65 population grew by more than half a million (59 percent), while its under-25 population shrank by nearly 750,000 (down 19 percent).

California cannot continue to ignore its worst-in-the-nation regulatory excess. Any recovery plan will first require a massive shift in the education system. While Ohio, Kentucky, and Tennessee emphasize skills education, California schools and universities are scrapping exit exams and logging some of the lowest test scores in the U.S. Nearly three in five California high schoolers are not prepared for either college or a career.

Of course, California’s elite economy can use foreign labor for skilled tasks. In Silicon Valley, foreign-born workers account for nearly 70 percent of the tech labor force. Yet if some workers find manna in AI heaven, many more are likely to lose their livelihoods.

The California conundrum is hard to untangle. The state depends on young talent and wealthy individuals to drive innovation and pay taxes, but both groups are increasingly leaving the state. Outmigrants not only outnumber but also earn more money than newcomers. Without expanding the economic base, and without some reform of regulation and taxes, the rich will keep leaving. California seems destined to epitomize what Fred Siegel labeled as “an upstairs/downstairs” economy.

Policymakers need to understand that they no longer can expect the world to come calling, regulatory or tax burden be damned. Other states are launching, growing, attracting, and retaining businesses. Utah, for example, develops custom plans for inbound companies to connect them directly to universities in order to develop industry-specific training programs.

Perhaps the current budget deficit, now estimated at more than $30 billion, will prove a wake-up call. The duopoly of oligarchic wealth and subsidized poverty clearly won’t work amid a weak IPO market, falling property values, and a lack of new investment. A radical shift in direction is clearly necessary, especially in regulatory and tax policy.

Yet the basis for a California recovery remains. “From the beginning, California promised much,” noted the late historian Kevin Starr. “While yet barely a name on the map, it entered American awareness as a symbol of renewal. It was a final frontier: of geography and of expectation.” In recent years, this promise has been greatly diminished, as other countries and states have begun to assert their own claims. Yet the state has recovered in the past, from the end of the gold rush to the decline of the defense industry to earlier tech busts. Smart policies, including those learned from elsewhere, could reverse much. California can still astound the world—but only if it begins choosing differently.

Photo: Gwengoat/iStock

Read the whole story
cherjr
1 day ago
reply
48.840867,2.324885
bogorad
6 days ago
reply
Barcelona, Catalonia, Spain
Share this story
Delete

2023/05/30 - Стихи мои, простые с виду, всё чаще тянут на статью

1 Share

Всё чаще задумываюсь: может и прав был тот админ, может и правда Вселенная расширяется, а вместе с ней расширяется межбуквенное расстояние, интервалы строк и их смысловое поле, превращаясь в квантово-иное содержание? Вот был у меня в декабре 2020 года стишок. Можно ли его теперь цитировать? Или тот стишок исчез, а произошел коллапс волновой функции, и теперь это новое произведение с прежним текстом?

Как у здания Минобороны

мы нашли в переулке пустом

тело юного сизого дрона

с переломанным левым винтом.

Мы домой его взяли. И грея

парой стареньких штопаных польт,

заряжали его батареи

от источника правильных вольт.

Бинтовали пропеллеры скотчем,

наносили цианакрилат

и желали ему, между прочим,

чтобы стал он как прежде крылат.

И однажды в канун Первомая,

увидав незакрытый балкон,

вдруг взлетел он, сквозняк подымая,

и из комнаты вырвался он.

И отправился птицей пернатой,

разрешений у нас не спрося,

в даль враждебную — к ястребам НАТО,

флешку с кадрами съёмок неся.

Оказалось, под милым забралом

жил враждебный России мотор.

Ну а хули, что взять с либерала?

Хорошо ещё денег не спёр.

27 декабря 2020

Read the whole story
cherjr
1 day ago
reply
48.840867,2.324885
Share this story
Delete

2023/05/27 - Икона Рублева \"Троица\"

1 Comment

В прессе продолжается скандал с иконой «Троица» Рублева. Кто не в курсе, «Троица» — самая известная православная икона, написанная монахом-иконописцем в районе 1426 года. Она находится в сильно аварийном состоянии в Третьяковке, но уже много лет не прекращаются идеи вывозить ее в различные церковные поездки. Недавно лично Путин велел не только вывезти ее на очередное мероприятие, но и передать из музея церкви. Что очень огорчило Третьяковку, потому что икона еще не оправилась от прошлой поездки. И немного расстроило даже некоторых церковников, потому что у церкви нет ни оборудования, ни условий хранения разрушающихся картин, а делать это отныне придется за церковные деньги. В связи с этим идет скандал. Музейщики против, церковники за, но некоторые на стороне музейщиков, кого-то уже сгоряча от службы отлучили... В общем, идет спецоперация за великую православную святыню, без которой не мыслится Русская Православная Церковь. Любопытно в этой истории другое: само понимание иконы «Троица». Давайте попробуем разобраться, о чем она, что за сюжет и что за персонажи на ней изображены, и какая именно там троица.

Вообще люди Земли устроены интересно: они как стая [вычеркнуто цензурой] носятся с идеями разного уровня странности, которые больше похожи на моду, чем на осознанный выбор. Я не о церкви, разумеется. Я обо всём сразу. Вот, например, ну не знаю, офисные кресла с колёсиками. Один какой-то дурак поставил офисное кресло на колёсики. И с тех пор почти все офисные кресла с колесами. Нахера?! Куда ты собрался кататься на колесах, человек, просиживающий весь день штаны за столом у компа с бумагами? К сканеру? К коллеге? Это же неудобно, одно неловкое движение корпусом — и ты укатился прочь от своей клавиатуры. Почему тогда без колес обеденные стулья? Можно кататься к плите за добавкой и к микроволновке. Почему без колес кресло перед телевизором? Потерял пульт — катайся переключать каналы. Почему не поставить колеса на кресло гинеколога или стоматолога? Медсестра, вколите анестезию под четверку слева вот этому, ловите! Уверен, если бы колес на офисном кресле никогда не было, то какой-нибудь итальянский инженер их бы обязательно сейчас придумал. Его ролик собрал бы 100 тыс просмотров, может вышла бы новость в региональной газете, может даже взяли на какую-то выставку поделок, и курьез через день был бы забыт. Но так сложилась мода, что колеса стали ставить на все офисные кресла, и никто уже не помнит, зачем.

Итак, икона. Выяснилось, что абсолютное большинство людей, в том числе почти все верующие, абсолютно уверены, что на иконе изображена православная Святая Троица: Бог-отец, Бог-сын и Бог-святой дух. Будто икона до сих пор наглухо закрыта металлическим окладом, будто никто ее никогда не рассматривал, будто не существует никаких справочников и статей по истории религии. Почему-то никого не смущает даже тот факт, что у всех троих на спине крылья (крылья!), а в руках каждого — копьё. Причем, где именно у Рублева сидит Отец, где Сын, и где Дух — на этот счет в православном мире существуют самые разные мнения числом до шести, было бы больше, но математика сука строгая.

При этом одновременно ни для кого не секрет, что икона «Троица» изображает вовсе не Иисуса, а сцену Бытия, глава 18, Ветхий Завет. Для совсем неграмотных: это не Евангелие, это не про Иисуса, это старая еврейская Тора, которую христианство конечно тоже признаёт, но примерно в той же степени, как ислам признает Евангелие важной книгой во вселенной Аллаха до эпохи Пророка. Конечно, и Тора, и Евангелие, и Коран — все три религии называются авраамические. То есть — идущие от истории Авраама. Персонажа, в чьей квартире как раз и разворачивается сюжет иконы.

Сцена на иконе повествует о гостеприимстве и проблемах евреев. Был такой старый пенсионер Авраам — в момент, запечатленный на иконе, ему 99 лет. Самого его там не ищите, в отличие от многих других мировых икон с тем же сюжетом и персонажами (Рублев не был первым) на иконе показаны лишь гости дома, а хозяин Авраам с женой Сарой где-то за кадром хлопочут по хозяйству. Жена Сара была на 10 лет моложе, и проблема семьи была в отсутствии детей. У пожилой четы имелась дальняя родня, где-то в Содоме жил племянник Лот, например, но своих детей не появилось. Однажды Сара даже предложила мужу [вычеркнуто цензурой] свою служанку-египтянку и родился сын Измаил. Что немного утешило Авраама, но напрочь испортило былую дружбу Сары со служанкой.

Авраам имел прямой канал общения с Богом и время от времени с ним беседовал. Бог давно обещал, что у Авраама и Сары родится сын, и Авраам станет отцом множества народов — при помощи этого ребенка, плюс сын служанки, плюс всякие дети «купленные за серебро у какого-нибудь иноплеменника» (Быт.17:12) — они в ту эпоху тоже автоматически принимались в племя и становились евреями, пусть и не такими знатными. Именно здесь, в главе 17 Бог придумал идею обрезать мужчинам [вычеркнуто цензурой]. Это обрезание охотно проделал и Авраам в свои 90 лет и все домашние, включая начинающих евреев, купленных у кого попало за серебро.

Но и обрезание не помогло заиметь детей — то ли почтенный возраст давал о себе знать, то ли тот факт, что Сара приходилась Аврааму сестрой: «да она и подлинно сестра мне: она дочь отца моего, только не дочь матери моей; и сделалась моею женою» (Быт 20:12) Прошло 10 лет, закончилась глава 17, наступила 18. Мимо дома Авраама шли три ангела. Оригинальная Тора называет их гораздо проще: «три мужа». Это осталось и в синодальном тексте православной Библии: «Он возвел очи свои и взглянул, и вот, три мужа стоят против него» (Быт 18:02) Шли они мимо по своим ангельским делам: громить содомитов. То есть, буквально — шли выжигать с лица земли Содом и Гоморру, славившиеся содомским грехом. Увидев трех мужей (по версии Рублева — с крыльями и копьями), Авраам понял, что они от Бога, и пригласил в дом отдохнуть. Слуги омыли путникам ноги, Сара напекла хлебов, а Авраам решил зарезать лучшего теленка. Общеизвестно, что голова этого теленка изображена на иконе в миске посреди стола. Хотя лично я не могу ни разглядеть там голову, ни сообразить, почему Авраам решил накормить ангелов такой несъедобной частью.

В итоге на иконе Андрея Рублева «Троица» запечатлена именно эта сцена: три прохожих ангела гостят в доме первого в мире еврея Авраама. До рождения Иисуса Христа оставалось около 1650 лет.

Да, именно Авраам в Библии назван первым евреем, основателем рода. Его имя так и переводится: «отец множества». Собственный сын с Сарой у них родился вскоре после посещения троицы ангелов (не ржать!). Собственно, ангелы так и сказали Саре: теперь ты родишь. Та в ответ заржала (ей было 90), чем слегка обидела ангелов. Но позже родила сына. Которому поэтому и дали имя Исаак: «она засмеялась».

Также любопытно, что первый еврей Авраам в тот день проявил качества, которые позже в народных мифах будет принято считать «еврейскими»: взаимная забота о еврейской родне, инициатива и умение торговаться. Узнав, что ангелы с копьями идут уничтожать города содомитов, старик вспомнил, что там живет и его племянник Лот. И вступил с Богом в торг, пытаясь спасти племянника и вообще города. Торг в сокращенном пересказе (Быт 18:20 — 18:33) прекрасен:

=============== cut ===============
Господь: содомский грех тяжел весьма, сойду и посмотрю, точно ли они поступают так.

Авраам: неужели Ты погубишь праведного с нечестивым? может, в этом городе 50 праведников?

Господь: если найду в Содоме 50 праведников, ради них пощажу все место.

Авраам: может, до 50 праведников недостанет 5?

Господь: не истреблю, если найду 45.

Авраам: может, 40?

Господь: не сделаю того и ради 40.

Авраам: может, 30?

Господь: не сделаю, если найдется 30.

Авраам: может, 20?

Господь: не истреблю ради 20.

Авраам: может, 10?

Господь: не истреблю ради 10.

Авраам: может...

И пошел Господь, перестав говорить с Авраамом.
=============== /cut ===============

Впрочем, даже 10 натуралов в Содоме не набралось, поэтому спасен был только племянник Авраама Лот с семейством. И не только по протекции, а потому что Лот тоже оказал ангелам гостеприимство и даже спас их от содомского изнасилования сразу всеми жителями города, вразумляя агрессивных содомитов и предлагая им стать натуралами: «Городские жители, Содомляне, от молодого до старого, весь народ со всех концов города, окружили дом и вызвали Лота и говорили ему: где люди, пришедшие к тебе на ночь? Выведи их к нам — мы познаем их. Лот вышел к ним: братья мои, не делайте зла, вот у меня две дочери, которые не познали мужа; лучше я выведу их к вам, делайте с ними, что вам угодно, только людям сим не делайте ничего!» (Быт 19:04-19:08) Потом, после эвакуации, Лот сам [вычеркнуто цензурой] по пьяни обеих дочерей (не шучу, не передергиваю и не преувеличиваю: Быт 19:30-19:36), но это уже совсем другая история и лишний раз доказывает, что, во-первых, он точно был натуралом, и, во-вторых, претензии Бога были именно к содомии, прочие моральные грехи праведников наказания не вызывали. Лот, впрочем, был хорошим парнем и даже хитрым образом уломал Бога пощадить третий город — Сигор. А то городов было бы три.

Что любопытно: натуралов в Содоме набралось 8: Лот с супругой, старшие дочери с мужьями (как минимум, две семьи: Библия говорит о зятьях Лота во множественном числе) и две младшие незамужние, но интересующиеся мужчинами, а не друг другом, что мы видели чуть выше. И если бы из толпы горожан нашлась всего пара человек, готовых девочками воспользоваться по совету их отца, то число натуралов в городе сразу достигло бы выторгованной отметки 10, и города бы уцелели. И себе и людям, приятное с полезным. Ибо, как отмечалось выше, прочие половые грехи праведникам прощались.

Но вернемся к иконе. Из образованных людей никто и никогда не подвергал сомнению факт, что икона изображает именно сцену Ветхого Завета, где три ангела зашли в гости к Аврааму. Выключив ненадолго логику, можно предположить, что один из этих крылатых — сам Бог. Ведь глава 18 написана довольно туманно: пришли трое мужей, но когда Авраам стал беседовать с Богом, ушли: «И обратились мужи оттуда и пошли в Содом; Авраам же еще стоял пред лицом Господа» (Быт 18:22) И в итоге до Содома добрались лишь двое: «И пришли те два Ангела в Содом вечером...» Так что с натяжкой можно предположить, что третьим был сам Бог, и вот он изображен в центре или сбоку с крылышками. Тогда другой персонаж с крыльями и копьем — ну ладно, совсем уже выключим голову — пусть Святой Дух. Мы же всё равно не знаем, как он выглядел. Это ещё ладно, тревожит другое: кому могло прийти в голову, будто третий — Иисус?! Мои религиозные чувства оскорбляет предположение, будто Сын Божий Иисус Христос с копьем ходил наказывать содомитов, чуть сам не был ими изнасилован всем городом, но вовремя выколол обидчикам глаза, а затем уничтожил огнем их города, причем всё это за 1650 лет до своего рождения... Вы серьезно?!

Поэтому я вижу на иконе лишь то, что вижу: сюжет о троице ангелов-карателей, которые гостят в доме гостеприимного еврея и беседуют о чем-то возвышенном перед отрубленной головой теленка накануне массового уничтожения неугодных городов. Все остальные смыслы явно добавлены поздними толкователями. Уверять, будто здесь нарисован Отец, Сын и Святой Дух в православном понимании Троицы — это требует такого количества фантазии, что у меня, профессионального писателя-фантаста, столько не найдется.

Зато я очень хорошо понимаю, почему именно эта икона понадобилась именно церкви именно сейчас. Оказывать посильную бытовую и моральную поддержку воинам, направляющимся на операцию по выжиганию чужих городов, где по слухам обитают «содомиты», — разве не это сегодня основная задача, поставленная партией и правительством перед церковью и ее целевой аудиторией?

Read the whole story
cherjr
3 days ago
reply
LLEO :)
48.840867,2.324885
Share this story
Delete

«Это последний шанс Турции избежать полной диктатуры». Экономист Тимур Куран — о том, почему второй тур выборов в стране важен для всего мира и особенно для России

1 Share

Уже в эти выходные Турцию ждет второй тур президентских выборов, за которыми следят во всем мире и особенно пристально — в России. Во-первых, после вторжения в Украину Турция превратилась в важнейшего партнера Кремля для выживания в условиях санкций. Во-вторых, Реджеп Эрдоган удерживает власть лишь немногим меньше Владимира Путина, но на этот раз действительно может ее потерять. И наконец, оба президента проводят в своих странах масштабные репрессии, но в Турции оппозиция все же смогла составить Эрдогану серьезную конкуренцию. Обо всем этом накануне второго тура выборов редактор The Bell Вячеслав Дворников поговорил с известным экономистом и политологом Тимуром Кураном.

Wikicommons/CC BY 2.0

Кто такой Тимур Куран

Тимур Куран — профессор экономики и политических наук, а также профессор семьи Гортер в исламских исследованиях в Университете Дьюка. Одна из двух главных сфер его научных интересов — социальные изменения. Куран — автор теории о фальсификации предпочтений, то есть неверном изложении людьми своих взглядов под предполагаемым давлением общества, государства, семьи и т. д.

Куран предложил ее еще в 1987 году. На примере трех революций, которые мало кто предсказывал, — Исламской революции 1979 года в Иране, Февральской революции 1917 года в России и Великой французской революции 1789 года — он показал, что люди часто поддерживают правящий режим не потому, что они действительно считают его справедливым, а потому, что это соответствует взглядам большинства.

Статью Курана «Неизбежность революционных „сюрпризов“ в будущем» о том, почему никто не предвидел распад СССР, написанную в 1990-е годы, на русском языке можно прочитать здесь. Его вышедшую в 1995-м книгу «Частная правда, публичная ложь: социальные последствия фальсификации предпочтений» Тайлер Коуэн, автор авторитетного блога Marginal Revolution, в 2011-м назвал одной из важнейших книг по экономике за предшествующие 20 лет.

Вторая сфера научных интересов Курана, перед отъездом в США в 1973 году окончившего Роберт Колледж в Стамбуле, — экономические и политические последствия проникновения институтов, связанных с исламом. В частности, в книге «Долгое расхождение: как исламский закон сдерживал Ближний Восток» (2010) он объясняет, почему в Средние века Ближний Восток и Турция отстали от Запада.

Как Эрдогану удалось выиграть первый тур

— Что вас больше всего удивило по итогам первого тура выборов в Турции?

— Две вещи. Во-первых, слабые результаты оппозиции по сравнению с предвыборными опросами. Я ожидал, что Кемаль Кылычдароглу и его партия покажут даже лучший результат, чем предсказывали опросы.

Второй сюрприз — вероятно, связанный с первым — оппозиция не смогла обеспечить присутствие своих наблюдателей на всех 192 тысячах избирательных участках в Турции. Я ожидал, что они запишут процесс подсчета голосов на видео и сфотографируют окончательные результаты и что в ночь выборов у оппозиции будут полностью задокументированы все результаты, что она сможет опубликовать все данные, отправленные в Высшую избирательную комиссию. Но по меньшей мере на 20 тысячах участков не было наблюдателей от оппозиции, что позволило изменить данные еще до того, как они будут отправлены наверх.

— Почему возникла разница между опросами и фактическими результатами?

— Первый фактор — фальсификации. Во многих избирательных округах голоса за оппозицию систематически занижались в базе данных Высшей избирательной комиссии в пользу коалиции президента Эрдогана. В некоторых случаях, после того как наблюдатели от оппозиции покидали избирательные участки, отчеты, которые они заполнили и подписали, корректировались перед отправкой в Высшую избирательную комиссию. Есть сообщения о голосовании умерших людей и голосовании людей по нескольку раз.

Мы не знаем точных масштабов фальсификаций. Даже сама оппозиция этого не знает, потому что на большом числе избирательных участков не было их наблюдателей. И именно поэтому оппозиция не стала поднимать этот вопрос: у нее нет точных данных по всем участкам — и признавать это чрезвычайно неловко (спустя несколько дней после выборов оппозиция признала, что «тысячи» нарушений не повлияли на их исход. — The Bell).

Второй фактор: опросы общественного мнения привели к переоценке доли сторонников оппозиции, которые действительно пошли на избирательные участки. Возможно, они также недооценили явку сторонников президента. Хотя это умозрительно, вполне возможно, что некоторые сторонники Кылычдароглу считали Эрдогана непобедимым и, следовательно, голосование бесполезным.

— Почему вы ожидали, что результаты оппозиции будет даже лучше, чем по опросам?

— Я ожидал, что результаты опросов будут искажены в результате фальсификации предпочтений в пользу Эрдогана и его партии. Возможно, это было фактором на выборах, но менее значительным, чем два других, о которых я сказал.

— То, что у оппозиции не было достаточного количества наблюдателей на местах, — это организационная проблема?

— Да. Но похоже, что это могла быть не просто грубая халатность, но и работа кого-то в оппозиции, отвечавшего за выборы, на режим. Большое число высокопоставленных сотрудников из команд, отвечавших за связи с общественностью и мониторинг на выборах, были уволены [после первого тура]. Мы точно не знаем, что случилось в вечер после выборов.

— Вы отмечали, что оппозиция была шокирована в первые дни после первого тура. Как вы оцениваете ее состояние сейчас, перед вторым раундом?

— Конечно, ожидания оппозиции были очень высоки: многие противники Эрдогана думали, что победа в первом туре была очень близка. Результаты сильно деморализовали оппозицию. Особенно деморализующим стало то, что оппозиция столкнулась с плохой организацией, несмотря на то что лидеры оппозиции неоднократно заявляли в течение последних двух лет, что в ходе избирательного процесса не будет сбоев.

Но у оппозиции теперь есть второй шанс победить, забрав главный приз — президентство (в тот же день наряду с президентскими проходили и парламентские выборы, в ходе которых оппозиции удалось выиграть часть мандатов. Но это не так важно, так как при Эрдогане Турция перешла от парламентской к президентской республике. — The Bell). Я думаю, есть понимание, что это требует лучшей организации, и это можно быстро исправить ко второму туру. И есть понимание, что это последний шанс Турции избежать полной диктатуры и точки невозврата.

Многие сторонники оппозиции перед вторым раундом переживают даже больший ажиотаж, чем перед первым. Поэтому явка среди них может вырасти. И в то же время некоторые сторонники Эрдогана и его коалиции считают, что его победе ничего не угрожает, и явка среди них может снизиться.

Разница в голосах в первом туре невелика, и всего 2,5 п.п. в пользу Кылычдароглу обеспечат ему победу. Если явка среди сторонников оппозиции будет достаточно высокой, даже подтасовки не изменят результат.

Cumhuriyet Halk Partisi @ Кемаль Кылычдароглу

— Вы также отмечали, что тон Кылычдароглу после первого тура стал более агрессивным. Он стал высказываться по двум вопросам, которые, вероятно, найдут отклик у избирателей-националистов, составляющих 25% электората: репатриация миллионов беженцев и снижение зависимости Турции от Путина. Ранее в ходе своей предвыборной кампании он в первую очередь говорил о честности, борьбе с коррупцией и демократии. C чем связано изменение риторики?

— Действительно, перед первым раундом Кылычдароглу высказывался очень мягко. Он упирал на возможные выгоды от своей победы на выборах, отмечая, что Турция обладает большим потенциалом. Но сейчас во многом он перешел к негативным высказываниям. Он фокусируется на двух областях, где, по его мнению, Эрдоган уязвим.

Вопрос о репатриации беженцев, безусловно, важен, потому что подавляющая часть турецких избирателей — и сторонники Кылычдароглу, и сторонники Эрдогана — хотят репатриации беженцев не только из Сирии, но и из Афганистана, Пакистана и других мест. Они чувствуют, что их слишком много, что «культурными пришельцами» «захвачены» целые кварталы, населенные пункты, города. Что бы кто ни думал об этих взглядах, репатриация — это важный вопрос на выборах N. И единственная часть электората, которые могут изменить свои голоса, — это турецкие националисты. Они являются самыми решительными сторонниками репатриации беженцев, и многие из них обвиняют Эрдогана в том, что он не обеспечил безопасность границ.

— Поможет ли это Кылычдароглу переманить сторонников Огана?

— Я не думаю, что Оган обладает большим влиянием и что его решение (в понедельник он публично поддержал Эрдогана. — The Bell) будет важным фактором. Он собрал много протестных голосов. Люди, которым не нравились Кылычдароглу или Эрдоган, проголосовали за него как за единственную альтернативу (за три дня до выборов после секс-скандала с них снялся бывший соратник Кылычдароглу Мухаррем Индже, которому опросы давали 2–3% голосов. — The Bell). Некоторые из его сторонников во втором туре проголосуют за Кылычдароглу, другие — за Эрдогана, и это никак не изменилось с решением Огана.

— Ни для кого не секрет, что Кремль поддерживает Эрдогана. За несколько дней до выборов Кылычдароглу потребовал от Кремля не вмешиваться в выборы, заявив, что за скандалом с Индже стоит Россия. Являются ли отношения с Россией значимым вопросом на выборах?

— Это не было определяющим вопросом. Но противники Эрдогана считают, что Турция при Эрдогане стала слишком зависимой от России, что получение такой большой доли энергоресурсов из одной страны делает Турцию уязвимой для шантажа со стороны России. И это то, чем пытался воспользоваться Кылычдароглу: он напоминал избирателям, что Путин хочет победы Эрдогана, потому что эта зависимость работает в пользу России, в том числе в войне с Украиной.

— По каким основным линиям происходит разделение между Эрдоганом и Кылычдароглу с точки зрения избирателей? Чувствуют ли они, что это противостояние демократии и автократии или это что-то еще?

— Есть много разделительных линий. Одна — та, на которую вы только что указали. Эрдоган олицетворяет единоличное правление. Кылычдароглу в этой гонке — демократ. Одно из его обещаний — демонтаж старой системы госуправления, децентрализация власти, восстановление парламентской демократии с разделением парламента, судебной системы и исполнительной власти.

Другое большое отличие: Кылычдароглу — безупречно честный человек, который ведет скромный образ жизни, который, судя по всему, не брал взяток. Он не использовал ту власть, которой он мог бы обладать за счет тех муниципалитетов, которые контролирует его партия, чтобы обогатиться. Он уже взял на себя обязательство переехать в старый президентский дворец, который на порядки скромнее по сравнению с тем мегадворцом, который Эрдоган построил для себя (дворец с 1 тысячей спален в Анкаре обошелся в 2014 году в $615 млн. — The Bell).

Режим Эрдогана — это машина по воспроизводству коррупции. Мы точно не знаем, сколько миллиардов долларов у него есть, но их много, а его окружение невероятно богато.

При Кылычдароглу коррупция в Турции не исчезнет внезапно. Но масштабы ее сильно сократятся.

— Является ли ислам, влияние которого в Турции во время правления Эрдогана значительно выросло, важной темой на выборах?

— Да, но Кылычдароглу попытался смягчить эту разделительную линию. Республиканская народная партия (CHP) Кылычдароглу основана Ататюрком в 1920-е. Ататюрк был убежденным секуляристом и резко ограничил роль религии в турецкой политике. И за время его правления, а также его ближайших преемников верующие должны были публично преуменьшать свою религиозность на публике. Людей стыдили за то, что они религиозны.

Сторонники Эрдогана, или по крайней мере некоторые из них, с горечью вспоминают это. Кылычдароглу как председатель CHP попытался заверить избирателей, что партия будет способствовать секуляризму в смысле отделения религии от государства, но не будет преследовать верующих; что партия не антирелигиозна; что женщины, носящие платки, смогут поступать в университеты, работать на государство.

Эрдоган, со своей стороны, постоянно напоминал избирателям об истории. И некоторых из его верующих сторонников CHP так и не смогла убедить в своем умеренном отношении к религии.

Как Эрдогану удается удерживаться у власти

— Вы сказали, что возможная победа Эрдогана — это точка невозврата для Турции. Почему?

— В каждый из сроков своего правления Эрдоган продвигался в разрушении либеральных институтов республики, которые были основаны 100 лет назад, и он продолжит это делать. Дальнейший захват судебной власти, вооруженных сил, образовательной системы и других значимых институтов сделает расклад сил между оппозицией и правящей коалицией настолько неравным, что будет невозможно достичь даже того, чего достиг Кылычдароглу.

Независимо от того, как сложатся результаты второго тура, Кылычдароглу оказался довольно близок к тому, чтобы победить Эрдогана. [В будущем] это будет просто невозможно сделать с помощью голосования.

Деморализация демократически и либерально настроенных людей продолжится. Люди, которые могли бы как-то повлиять на будущее Турции, покинут страну. Это уже происходит в огромных масштабах. Происходит утечка мозгов: многие образованные турки, которые хотят больше свобод, уезжают. Возможно, учитывая проблемы Эрдогана со здоровьем, в течение следующего срока появится преемник, который обеспечит продолжение единоличного правления на неопределенное время.

Конечно, здоровье Эрдогана может стать дестабилизирующим фактором, если он приведет к борьбе за место преемника. Стоит отметить, что он так и не назначил преемника после того, как его зять Берат Албайрак потерял расположение и был отодвинут на второй план.

— Вас не удивляет, что, несмотря на экономический кризис, огромную инфляцию, Эрдоган, кажется, продолжает пользоваться достаточной поддержкой? А также то, что он получил большое число голосов в областях, сильно пострадавших от недавнего землетрясения из-за коррупции в строительном секторе?

— Я думаю, что из этих событий можно извлечь урок: контроль над СМИ крайне важен. Более 90% турецких средств массовой информации контролируются Эрдоганом. Они не обязательно принадлежат напрямую государству. Многие газеты и телеканалы принадлежат приближенным Эрдогана. Другие контролируются экономическими методами: госконтракты заключаются с конгломератами, которые владеют лояльными Эрдогану медиа.

Большое число избирателей узнают все новости из государственных телеканалов и газет, которые рассказывают, что экономика Турции растет огромными темпами. 24/7 они слышат про рост турецкого экспорта, новые маршруты Turkish Airlines и другие приятные истории. Им рассказывают об экономических проблемах в других странах, например во Франции, Германии или США. Из-за такой сильно предвзятой подачи информации многие действительно верят, что с экономикой Турции все в порядке.

Они замечают в своей повседневной жизни высокую инфляцию. В Турции она на втором месте в мире после Аргентины [среди крупных стран] (43,7% против 108,8% в годовом выражении, по данным на апрель 2023 года. — The Bell), но верят тем, кто говорит, что это заговор западных или еврейских банкиров и т. д.

Мы со стороны видим, что экономика близка к краху, но это не те новости, которые доходят до широкой аудитории. Значительная часть населения считает, что в целом дела в экономике идут неплохо и что проблемы, с которыми они сталкиваются, могут быть легко преодолены. Они считают долгосрочную траекторию развития Турции впечатляющей.

И они верят, что землетрясение было деянием Божьим и правительство делало все, что могло, чтобы спасти людей, эффективно и честно. Это то, что они видели по телеканалам. Им не показали все эти истории, свидетельствующие о неэффективности власти.

Владимир Путин и Реджеп Эрдоган на открытии газопровода "Турецкий поток"

— Известный экономист турецкого происхождения Дарон Аджемоглу отмечал, что одним из немногих положительных эффектов победы Эрдогана на выборах является то, что это может ускорить неизбежный экономический кризис, который может подорвать правящую власть. Разделяете ли вы эту точку зрения?

— Это возможно. Не все, кто голосовал за Эрдогана, верят, что в экономике все хорошо. Некоторые люди на самом деле считают, что дела в экономике идут ужасно из-за политики Эрдогана. Они обвиняют его в огромной инфляции и девальвации лиры, но поддерживают по другим причинам, например культурным или из-за внешней политики.

Доля тех, кто обвиняет Эрдогана в экономических проблемах, вырастет, если безработица резко подскочит, а выплаты от государства сократятся в реальном выражении из-за инфляции. Но недовольство необязательно приведет к свержению Эрдогана. Это может привести к расколу в коалиции, но вовсе не гарантирует перехода к демократии. Более вероятен дворцовый переворот, возможно, из-за ухудшения его здоровья, в ходе которого место Эрдогана займет кто-то помоложе, но сохранит при этом тот же режим «сильной руки».

Венесуэла — хороший пример. Ее экономика уничтожена. У нее самые большие запасы нефти среди всех стран мира, однако это одна из беднейших стран Латинской Америки. Несмотря на экономическую катастрофу, режим Мадуро устойчив. Миллионы венесуэльцев покинули страну, что ослабило давление на власть. Это может произойти и в Турции: в случае продолжения экономического спада миллионы турок могут попытаться бежать на Запад.

— Известный экономист, исследователь неравенства Бранко Миланович в интервью The Bell говорил, что элиты могут быть источником перемен в путинской России, потому что после начала войны и санкций они, по всей видимости, поняли, что автократический режим для них опасен. Лучше иметь верховенство закона, потому что это — единственный способ сохранить свои активы. Что думают бизнес-элиты Турции, которые зарабатывают деньги при Эрдогане, но не факт, что сохранят эту возможность при ком-то другом?

— В бизнес-элите нет консенсуса. Многие ведущие крупные бизнесмены хеджируют свои риски. Несмотря на то что они вели себя тихо в период правления Эрдогана, они тайно поддерживали оппозицию. В частных беседах они жалуются на огромные взятки, которые им приходится платить, чтобы продолжать бизнес.

— Бизнес поддерживал оппозицию финансово?

— Да. Кто-то делает это напрямую через оплачу членства в партиях, но в основном это происходит косвенно. Они не хотят предавать свою оппозиционность огласке. Они пытаются сохранить свой бизнес в эпоху Эрдогана и не хотят ставить под угрозу отношения с режимом в случае его победы.

В то же время они понимают, что стране будет нанесен ущерб, а их собственное богатство окажется под угрозой, если ситуация с верховенством права ухудшится еще больше.

— Какую роль играет армия?

— В прошлом военные были значимым игроком в турецкой политике. Согласно старой конституции, армия играла надзорную роль. Она вмешивалась, когда ей казалось, что реформам Ататюрка что-то угрожает.

Это изменилось в начале 2010-х годов, когда в результате референдума была принята новая конституция, отодвинувшая военных от власти. С тех пор Эрдоган пытался получить полный контроль над военными. Но полная ротация офицерских кадров в армии занимает около 30 лет. Нижним чинам командования вооруженных сил, которым 10 лет назад было за двадцать, сейчас за тридцать, и они все еще служат в армии. С учетом того, что их растили как секуляристов, Эрдоган не имеет полного контроля над военными.

Он не доверяет военным. Вот почему он минимально использовал военных для спасательных операций после землетрясения. Традиционно в Турции после землетрясений все воинские подразделения из этого района, а возможно, и со всей страны, участвуют в спасении. Эрдоган боится, что если армия будет взаимодействовать с людьми, то она может политизироваться и заключить союз с народом.

Я думаю, что, если Эрдоган победит, вооруженные силы окажутся полностью под его контролем и он пойдет гораздо дальше в очищении армии от ненадежных офицеров.

— Возможны ли массовые уличные протесты, если Эрдоган победит?

— Если результаты будут близки, я думаю, да. Потому что есть неоспоримые доказательства фальсификаций в первом раунде. Эти доказательства широко разошлись в социальных сетях. Никто в оппозиции не верит, что первый раунд был «чистым». Если Эрдоган наберет, скажем, 55% голосов, то я сомневаюсь, что будет что-то большее, чем небольшая демонстрация. И Эрдоган и его приближенные будут чувствовать, что они имеют мандат на жесткий разгон ее.

В то же время, когда начнутся демонстрации, чем они закончатся, предсказать невозможно. И в ночь после выборов 28 мая или на следующий день могут произойти события, которые заденут оппонентов за живое.

Уроки для России и всего мира

— Из нашего разговора мне все больше кажется, что у России и Турции довольно схожие траектории в политическом смысле в последние 20 лет. Вы говорили, что в эпоху Эрдогана произошла эрозия многих демократических институтов. Правильно ли говорить, что общество в Турции восприняло это спокойно?

— Сопротивление было. Хороший пример — университет Богазичи в Стамбуле, до недавнего времени, очень хорошо управлявшийся, имеющий высокий международный рейтинг, но также известный своим оппозиционным настроем к Эрдогану.

Два года назад Эрдоган решил взять над ним контроль не потому, что закон позволял ему это делать, а потому, что может. Он уволил избранного ректора университета и назначил одного из своих приближенных указом, без какого-либо обсуждения в университете. Новый ректор создал новые кафедры, даже новые факультеты. Он изменил учебную программу, уволил преподавателей по политическим мотивам. Сотрудники продолжают протестовать ежедневно. Но в этих условиях это все, что они могут сделать. Некоторых студентов посадили в тюрьму за протесты.

Когда президент обладает такой властью, как у Эрдогана, он может уничтожить любой институт, какой сочтет угрожающим ему. Независимое мышление профессоров университета Богазичи представляет угрозу для Эрдогана. И разрушение университета, к сожалению, продолжится, если он победит.

Урок для России: когда правитель накапливает столько власти, сколько имеют Эрдоган или Путин, возможности гражданского общества ограничены. Лучшее, что могут сделать в краткосрочной перспективе те, кто находятся в оппозиции к режиму, — сохранять надежду, сигнализировать другим, что оппозиция существует, и надеяться, что условия позволят им сформировать оппозиционную коалицию в будущем.

Турецкой оппозиции потребовалась огромная изобретательность, чтобы сформировать широкую коалицию, которая породила бы в обществе столько надежд, сколько вызвал Кылычдароглу. И если он проиграет во втором раунде, сделать это снова будет нелегко. Но это пример того, что это в целом возможно. Даже в гиперполяризованной политической среде Турции люди со всего политического спектра могут работать вместе ради общего дела.

— На каких взглядах в турецком обществе, чувствах людей держится популярность Эрдогана?

— Точно так же, как Россия держится за модель крупной имперской державы, у Турции есть своя славная история. Эрдоган возродил в некоторых людях надежду на то, что Турция может снова стать державой наподобие Османской империи на пике в XVI веке, когда она была, пожалуй, самой могущественной империей в мире.

И лояльные власти медиа постоянно накачивают зрителей историями о возвращении славы Турции и о том, как остальной мир смотрит на Турцию снизу вверх и как она продвигается в научном плане, а ее экспорт и экономика растут благодаря Эрдогану.

Некоторые уверены в том, что Эрдоган коррумпирован, но все еще поддерживают его, потому что им приятно, когда он противостоит иностранным лидерам, бросает вызов США или другим странам. Точно так же много людей в США проголосовали за Трампа, несмотря на неодобрение его образа жизни. Они тоже понимали, что он коррумпирован. Но он дает им надежду и достоинство. Они считают, что, в отличие от большинства других лидеров демократов и республиканцев, он ставит интересы Америки выше интересов других стран.

В любом обществе большое число людей, чье благосостояние и социальный статус падают, не ощущают себя хорошо. Делать то, что помогает им чувствовать себя хорошо (в случае Путина — пытаться восстановить Российскую империю), — это выигрышная стратегия.

— Что этому может противопоставить оппозиция?

— Лучшая контрстратегия состоит в том, чтобы показать избирателям, что на самом деле эти лидеры не улучшают международный авторитет страны, а наносят ей вред. Вы не сделаете Россию великой державой, если НАТО укрепится на вашем западном фланге, а нейтральные страны присоединятся к НАТО, увеличив наземную границу с Россией.

Вы не улучшите экономику [Турции] в долгосрочной перспективе, если уничтожите ее главный государственный университет. Быть настолько зависимым от России, крупной страны, вооруженной ядерным оружием, не соответствует нарративу о том, что Турция становится великой державой. Напоминание Кылычдароглу избирателям об этом бьет по нарративу о том, что Эрдоган снова делает Турцию великой.

— Российская оппозиция, похоже, деморализована. Лидеры находятся в тюрьме. Многие покинули страну. Многие люди, которые находятся в России, либо боятся выступать против войны, либо ее действительно поддерживают. И мы не знаем, сколько людей поддерживают Путина и войну, потому что соцопросы, как вы отмечали, не являются надежным способом измерения поддержки в автократическом режиме. Что можно сделать, чтобы разорвать эту «спираль молчания»?

— Одна из вещей, которую можно сделать, — это попытаться сформировать более точное представление о внутреннем противостоянии войне и о том, осознают ли люди, что Россия терпит неудачу в определенных аспектах. Существует потребность в достоверной информации о том, признает ли население ухудшение ситуации в экономике России и ее международном положении.

Но вы не получите достоверных ответов на вопросы, в которых людей спрашивают, что они сами думают или предпочитают. Респонденты не будут доверять поллстерам, опасаясь, что они являются агентами государства, пытающимися выявить очаги инакомыслия. Если они ответят правдиво, их могут начать за это преследовать. Для получения более достоверных ответов можно спросить их о том, что, по их мнению, думают их соседи. В этом случае люди с гораздо большей вероятностью ответят правдиво, потому что им не нужно брать на себя ответственность за свои ответы.

Есть также эксперимент со списком, в ходе которого респондентам предлагается ряд переживаний или утверждений. Потом их просят сказать, сколько из этих утверждений относятся к ним. При этом отвечающих делят на две группы: контрольную и наблюдаемую. У последней в списке вопросов содержится чувствительный вопрос. Поскольку респондентов просят назвать число, не уточняя, какой из пунктов списка относится к ним, разница между средними показателями двух групп дает долю людей, разделяющих чувствительную точку зрения. В вашем случае этой точкой зрения может быть то, что война России с Украиной была ошибкой.

— Даже в тех сегментах российского общества, которые выступают против войны в Украине, мы видим внутреннее осуждение и критику. Например, те, кто покинул страну, осуждают тех, кто остается. Какая стратегия более эффективна для оппозиции: подчеркивание поляризации или принятие более умеренного подхода?

— Я не думаю, что стигматизация людей, которые живут в России и имеют дело с правительством, является жизнеспособной стратегией. Я также не думаю, что это справедливая стратегия, потому что у вас может не быть другого выбора, кроме как кормить своих детей. Возможно, вам придется продолжить работать на государство. Возможно, вам придется делать то, что вам не совсем нравится. Возможно, вы не сможете покинуть Россию. Возможно, для вас не найдется работы за границей. Возможно, у вас пожилые родители. Есть много разных причин, по которым вы, возможно, не сможете переехать, и у вас, возможно, нет этого выбора. Клеймить людей за это — значит просто подталкивать их в лагерь сторонников Путина.

Я думаю, что нужно провести некоторые разделительные линии и привести пример того, какого рода поведения не нужно придерживаться — например, не поддерживать государство, когда у вас есть выбор. Но нет ничего плохого в том, чтобы продолжать работать в государственном банке или даже служить в армии, если у людей этого выбора нет. Я думаю, что, если вы собираетесь сформировать широкую коалицию, вы должны избегать стигматизации своих потенциальных союзников. И вы должны понимать, откуда они берутся. Вы должны обращаться к людям, которые сегодня поддерживают Путина, и стараться привлечь их на свою сторону.

— У меня такое ощущение, что в Турции все же больше институтов, работающих лучше, чем в России. Например, выборы более конкурентны. И я почти уверен, что у Эрдогана и Путина в целом были почти одинаковые намерения — захватить власть. Почему Эрдоган был менее успешен в этом?

— Эрдоган пришел к власти в 2002 году в стране, которая имела долгую историю секуляризма, восходящую к середине XIX века, и сильные светские институты. В Турции существует традиция разделения власти, восходящая к 1946 году, когда в стране была установлена многопартийная демократия.

Эрдоган наращивал свою власть поэтапно. Он был мастером по созданию союзов, которые он расторгал, когда его очередная цель была достигнута, а затем начинал преследовать бывших союзников.

В какой-то момент он проделал эту работу с крайне левыми. Он пообещал, что, убрав военных из политики, он предоставит им больше свобод. И они проголосовали за изменения Конституции и отстранение военных от власти. Как только он получил от них то, что хотел, он расправился с ними, многих видных левых, включая лидеров гражданского общества и журналистов, он посадил в тюрьму.

То же самое повторилось с Фетхуллахом Гюленом, имамом, который живет в Пенсильвании и имеет много последователей в Турции и не только. Эрдоган также заключил с ним союз и использовал Гюлена и его сторонников против военных, посадив сотни генералов, начав чистки судебной системы от секуляристов, которые угрожали его единоличному правлению, и захватив власть над полицией. Как только Эрдоган с помощью Гюлена достиг этих целей, он порвал с ним и начал охоту на ведьм. Репрессии против сторонников Гюлена продолжаются по сей день.

Так что кооптивные стратегии Эрдогана были успешны. Но я думаю, что для полного уничтожения гражданского общества ему требуется больше времени [чем Путину], потому что у Турции было больше времени, чтобы построить это гражданское общество. У Турции не было такого долгого периода коммунизма, как в России. В отличие от России, два или три поколения в стране успели пожить при относительной открытости, свободе слова и дебатов.

При этом в Турции никогда не было идеальной демократии. В ней всегда были изъяны. Военные наблюдали и вмешивались, если считали это необходимым, но тем не менее поддерживали многопартийную демократию с набором партий от крайне левых до крайне правых.

— Пару недель назад The Economist написал, что выборы в Турции — самые важные выборы в этом году, потому что, если победит Эрдоган, автократические режимы по всему миру восстанут. Согласны ли вы с этим? И какие последствия будут для мира, если Эрдоган победит?

— Я согласен с The Economist. Если Кылычдароглу добьется успеха — а это вполне возможно — то, как я думаю, люди по всему мусульманскому миру, включая Иран и Пакистан, увидят, что можно противостоять политическому исламу. Политический ислам довольно непопулярен во многих странах, включая Египет и Иран, но людям так и не удалось его свергнуть.

И урок будет заключаться в том, что если вы сформируете коалицию, объединяющую верующих и светских граждан, которые хотят более свободного общества, тогда можно победить. В Иране много разгневанных людей, среди них — много религиозных, которые сыты по горло теократией, которые рассматривают режим как коррупционный рэкет. Ирану сейчас не хватает такого лидера, как Кылычдароглу. Такое лидерство появляется благодаря терпеливому формированию коалиции. И это был бы урок, который также усвоили бы в Египте.

Турецкая Республика была основана в 1923 году, и вскоре после этого она приняла светскость в качестве одного из своих руководящих принципов. Турция стала образцом для подражания для многих других стран исламского мира, которые приняли секуляризм в той или иной форме, включая Пакистан, Тунис и Египет. Смелый шаг Турции узаконил секуляризм в мусульманском мире. Ататюрк стал образцом для подражания для Хабиба Бургибы в Тунисе, в некоторых отношениях для Гамаля Абдель Насера в Египте, для Мухаммеда Али Джинны в Пакистане.

То же самое может произойти и сейчас, если Кылычдароглу удастся победить режим, который легитимизирует себя с помощью религии. Люди в других странах попытаются повторить его успех. Будет ли результат немедленным? Вероятно, нет. В некоторых местах на это могут уйти годы, десятилетия.

И это может выйти за пределы исламского мира. Автократии есть и на Балканах, в Центральной Европе, среди кавказских республик, являющихся восточными соседями Турции, в России и в других странах. В них есть недовольство. Они могут почерпнуть вдохновение из турецкого опыта. Вот почему второй тур президентских выборов в Турции чрезвычайно важен для всего мира, и вот почему все будут внимательно следить за ходом выборов 28 мая.

Read the whole story
cherjr
5 days ago
reply
48.840867,2.324885
Share this story
Delete

Несколько мыслей об истории о том, как председатель Конституционного суда Зорьки...

1 Share

Несколько мыслей об истории о том, как председатель Конституционного суда Зорькин принес Путину французскую карту 17-го века, "на которой нет Украины".

https://www.youtube.com/watch?v=5VO1VUOMqVI

1. Все-таки главное - это полный идиотизм всей этой сцены, того, что она была спланирована, отснята и распиарена.

2. Вместе с тем, одно слово на мой взгляд осталось незаслуженно неотмеченным в комментариях, которые я читал - когда Зорькин говорит "почему я все же РИСКНУЛ показать вам эту карту..." Это проходная фраза, но эта поза холопства и пресмыкания отлично выражена в ней. Можно ли представить себе главу независимой судебной власти в свободной стране, приходящего к главе исполнительной власти со словами "я рискнул показать вам это, потому что..."? Это никто не заметил, потому что в РФ это само собой разумеется.

3. Как вы уже наверное знаете, и много где написали, на этой карте на самом деле есть Украина ("Украина или страна казаков" написано).

https://i.insider.com/646e1914a739dc0018092894
https://gallica.bnf.fr/ark:/12148/btv1b53040274w/f1.item.zoom

Это уже просто по анекдоту идет: "Что это: не жужжит, не летает, и в жопу не лезет? Советская летающая жужжалка для жопы". По какому-то закону никакое официальное заявление РФ не может обойтись без лжи. Даже если просто пропаганда для дебилов, как в этом эпизоде с картой, все равно обязана быть ложь, иначе это как-то неправильно. Поэтому на карте должна быть Украина, как же иначе.

4. Вместе с тем на карте нет России? Или как понять, что карта называется "Белоруссия или Московия"? (La Russie blanche ou Moscovie). Я поискал и не нашел свидетельств того, чтобы земли Московского княжества в 17-м веке назывались "белой Россией", кроме этой карты. Может, я плохо искал, или это ошибка на карте, кто знает?

YouTube
"Там нет Украины". Глава КС показал Путину карту XVII века

Президент России Владимир Путин 23 мая встретился с председателем Конституционного суда Валерием Зорькиным. Они поговорили об Украине. Зорькин «рискнул» показать президенту карту, составленную при французском короле Людовике XIV, — и сказал, что на этой карте…

Read the whole story
cherjr
6 days ago
reply
48.840867,2.324885
Share this story
Delete

OPINION: Macron has largely solved French unemployment – so why does France give him no credit?

1 Share

French unemployment is the lowest for 40 years. The rate of employment – a figure less often quoted – is the highest for almost half a century.

A grateful nation rejoices. Er, no.

A decade ago unemployment, which was then around 13 percent, was the cause of national misery par excellence. President François Hollande’s five years in office were wrecked by his failure to keep his promise to “reverse the curve of unemployment”.  

Unemployment is now 7.1 percent and falling. There is a good chance that President Emmanuel Macron will keep his promise to restore “full employment” – defined as 5.5 percent of working age people officially without a job – by the time that he leaves office in 2027.

Banner ad

By that measure alone (other measures are available) Macron’s presidency has been an extraordinary success for which the French people give him no credit.

Unemployment was one of the noisiest issues in French politics in the four decades up to 2020. Now France has changed the question.

Only 12 percent of people tell pollsters that unemployment is their greatest concern. The pressing issues for the French people are; the cost of living, insecurity and health. (Immigration comes relatively low down the list despite the permanent nervous breakdown on the subject on the Right and Far Right).

Here is the first explanation for the curious absence of national rejoicing. Emmanuel Macron gets no credit for “solving” the unemployment problem because it is no longer a problem.    

Manual widget for ML (class=”ml-manual-widget-container”)

If pressed on the subject, his critics and enemies downplay, or pour scorn, on his success.

 “Unemployment is falling throughout Europe”.

(True but France has not always followed a positive EU  pattern in the past.)

“They are all Uber-jobs or McJobs, precarious, part-time or poorly paid.”

(Untrue. According to the latest statistics from INSEE, France’s official statistics office, the number of permanent contracts has increased by 20 percent in the last three years. The number of full-time workers is the highest since records began in 1975.)

“Unemployment is falling for demographic reasons as the population ages.”

(Marginally true at best. The size of the active population in France is still growing, although its rate of increase has slowed.)

France is now actually creating jobs at a rate higher than its modest economic growth explains. There are also many tens of thousands of empty posts unfilled.

Banner ad

Why?

It used to be very expensive to hire people in France and very difficult to fire them. That has changed over the last decade, although the cost of labour (wages plus pay-roll taxes to fund social policies) is still higher in France than it is in Germany and all EU countries outside Scandinavia).

President Nicolas Sarkozy began to reduce payroll taxes in 2007-12. President Hollande, with Macron as his economy minister, continued the process in 2012-6.

He also began to make hiring and firing less complicated. He was detested for it by some in his own Socialist party and the wider Left.

Macron has accelerated the changes in the last six years, with changes in pay-roll and business taxes that are criticised by businesses as vastly complicated and by the Left as “a giant present to the bosses”. He has also simplified/reduced job protections and stiffened the rules for claiming unemployment pay.

Permanent contracts are no longer quite so unbreakable; as a result employers are more likely to sign them.

Banner ad

Does all that explain the fall in the number of unemployed? The Left and the unions say that the tax-breaks have mostly gone into the pockets of “les patrons” – as if paying a huge levy on jobs was somehow normal. The right and far right prefer to talk about immigration and crime – not the modest shift away from high taxes on employment and enterprise which they theoretically support.

All the credit for the fall in unemployment should perhaps not go to Macron. The fact that he is given no credit is perverse.

A problem solved is no longer a problem. No French president is ever popular while in office.

But there is something about Macron which the French particularly love to hate.

Recent insults include: he is a “contemptuous, little technocrat”. His “feet are permanently off the ground”.

Some of this exaggerated Macron-bashing can perhaps be explained by traits in Macron’s character.

Banner ad

The dominant tribes of Left and Right in France have splintered and moved further to the Left and the Right. Macron played his part in encouraging that process; he is now detested from both sides.

He has no natural media constituency of the kind that somewhat protected Sarkozy or Hollande in their darkest days.

About 30 percent of the country (centrist, pro-European, disproportionately old) sticks with Macron. The rest wallows in a near-hysterical hatred of the man who has presided over the solution of the country’s most tenacious problem of the last four decades.

That may something about Macron; it says more about France.  

Read the whole story
cherjr
6 days ago
reply
48.840867,2.324885
Share this story
Delete
Next Page of Stories